Что сказал бы мой муж, а после нашего развода мой самый дорогой и лучший друг, о войне против Украины? Будучи русским по национальности, он имел более тесную связь с Россией, чем я. Хотя бы потому, что там жили его родственники и бывшие коллеги, там похоронены его родители и брат. Там была его Родина.
Я знаю – в Германии Ойген (так звучит его имя на немецком
языке) чувствовал себя как дома. Здесь он приобрел новых друзей, никогда не чурался говорить по-немецки и вести разговоры на разные, порой трудные темы, хотя и не владел этим языком в
совершенстве. Всего через несколько месяцев после нашего приезда он нашел работу — не учителем, а простым фабричным рабочим, но работа удовлетворяла его и позволяла ему чувствовать себя
равноправным членом общества.
* * *
Хочу немного рассказать об этом прекрасном человеке, о том, как судьба свела меня с ним.
Вряд ли кто-то будет утверждать, что был влюблен только раз в жизни. Что касается меня, то я влюблялась часто и вовсе не исключительно в девушек, как может кто-то предположить, зная мой актуальный семейный статус. В юности я очень даже интересовалась мальчиками; другое, «запретное», еще было глубоко скрыто во мне и лишь изредка прорывалось наружу в форме непонятной мне влюбленности. Я вышла замуж не потому, что это было нормой и этого требовало общество, а по любви.
Впервые я увидела его в новой школе, в которую я перешла после восьмого класса. Она находилась в районном центре Москаленки, где я с еще тремя девочками жила на квартире у моей сестры Анеты.
Учебный год только начался; я еще не знала всех учителей и вот — первый урок физики. В класс вошел симпатичный молодой человек с портфелем в руке и с классным журналом подмышкой. Он поприветствовал всех, разложил содержимое портфеля на столе и первым делом уделил внимание трем новым ученицам, среди которых находилась и я.
Любовь с первого взгляда? Нет, не совсем, но меня сразу очаровал этот такой еще юный учитель физики и астрономии — его спокойные, несколько застенчивые манеры, его приятный, теплый голос и искренний интерес к сидевшим перед ним молодым людям. Я заметила, что он всем в классе нравится. Позже я узнала, что в свои 22 года Евгений Владимирович Ананичев был самым молодым и популярным учителем в школе.
Мне не потребовалось много времени, чтобы полностью попасть под власть его обаяния. Сам он ничего об этом не знал. Я любила его тайно, что, однако, плохо сказывалось на моей и без того неустойчивой психике. Сердечные страдания были ядом для меня, по крайней мере, в долгосрочной перспективе. Но что я могла сделать? Я была его ученицей — этим все сказано.
Весной Е. В. призвали на военную службу, всего на год, но для меня это было сопоставимо с вечностью. Хуже всего была мысль, что я скорее всего, больше никогда не увижу его, так как после десятого класса учеба моя закончится.
Нет необходимости подробно описывать, как я тосковала по нему, как медленно шло время. Ведь почти каждый испытал подобное в своей жизни.
В мае 1971 года, в разгар выпускных экзаменов, я услышала, что Е. В. демобилизован. Но мои чаяния встретить его в школе не осуществились. Осталась слабая надежда на то, что он придет на выпускной вечер. В связи с этим у меня зародился план. Ничего оригинального, только то, что я умела лучше всего. Мои писательские навыки должны были сослужить мне службу. Мне нужно было внести ясность в свою жизнь, и существовал только один способ сделать это — «раскрыть свои карты». Я намеревалась передать письмо с признанием в любви Е. В. на школьном вечере. Но на вечер он не пришел.
Разочарованная и поникшая духом, я все же спонтанно приняла другое решение — попросила учителя математики передать коллеге конверт с моим посланием, что он и пообещал сделать.
С тяжелым сердцем я покинула школу — навсегда. Теперь нужно было запастись терпением. Но неделя шла за неделей, и ничего не происходило. Ожидание постепенно превращалось в пытку. У меня не было другого выбора, кроме как признаться себе, что не получу ответного письма. Неужели моя интуиция на этот раз меня настолько подвела? Я была так уверена, что он хотя бы напишет мне. Неужели я ошиблась в его душевных качествах? Мне было нелегко в это поверить, но разумом я понимала, что должна смириться и постараться забыть его. Возьми себя в руки, приказывала я себе! Мама тяжело болела, уход и забота о ней, домашние дела — почти все лежало на моих плечах, дома ведь кроме меня оставалась только моя четырнадцатилетняя сестра, а у отца было полно дел как в колхозе, так и в личном хозяйстве.
Однажды в пятницу вечером ко мне пришла моя подруга Фрида, ее лицо сияло. Она, конечно же, была в курсе моих сердечных дел. «У меня для тебя письмо», — торжественно провозгласила она и протянула мне конверт. Я сразу узнала почерк Е. В. Но почему на конверте был указан адрес Анеты в Москаленках и имя Фриды в качестве получателя? Однако я тут же увидела, что написано после ее имени в скобках: (для Розы Шиц).
Фрида рассказала, что письмо привезла ее сестра, которая к тому времени работала в Москаленках, продолжала жить у Анеты на квартире и только что приехала в деревню на выходные.
Моя подруга тактично оставила меня одну, за что я ни капельки не была на нее в обиде. С трепетом я вскрыла конверт и извлекла из него лист бумаги, тесно исписанный с обеих сторон...
Я уже знала текст наизусть, но все равно перечитывала его снова и снова — эти синие буковки и строчки имели в себе что-то особенное и магически притягивали меня. Я тихо повторяла имя Женя, которое стояло в конце письма и прямо-таки смаковала его на языке. Для меня это было самое прекрасное, самое звучное имя в мире.
В ту ночь о сне не могло быть и речи. Темнота вокруг меня словно растворилась. В десятый, в сотый раз я вызывала из памяти содержание письма и с трудом верила, что эти слова предназначены мне, мне — невзрачной, стеснительной девочке, которая так мало ждала от жизни, но о так многом мечтала.
Теперь я знала, почему он так долго не отвечал. Невероятно, но конверт с моим письмом был обнаружен школьным библиотекарем в книге, которую вернул в библиотеку учитель математики. (Очевидно, он просто небрежно вложил его между страницами и забыл о нем!). Поскольку библиотекарь дружил с Е. В. и знал адрес его родителей в Омске, где он проводил каникулы, то переправил ему письмо. Так мое признание в любви все-таки нашло того, кому оно предназначалось.
Женя также написал, что хорошо помнит меня, тихую девочку с первого ряда, с умными, часто грустными глазами, что он читал некоторые из моих сочинений, о которых учительница литературы всегда говорила с таким восторгом. Он очень удивлен и тронут моими чувствами к нему, он совершенно не подозревал об этом.
Но центральным, самым важным пунктом его послания было — он предлагал мне свою дружбу, и, возможно... возможно, эта дружба перерастет в нечто большее. Я была совершенно уверена, что она перерастет в нечто большее — мое шестое чувство снова подсказало мне это.
Эта бессонная ночь была сплошным ощущением беспредельного счастья. Я с изумлением думала о том, какими сложными путями оба наших письма дошли до адресатов. Но они дошли. Они дошли! Я считала это знаком судьбы. В мыслях я уже формулировала свой ответ Жене, который мне оставалось только записать при свете дня.
К сожалению, почте требовалось очень много времени в огромной стране, и мне опять пришлось запастись терпением, что было для меня очень тяжело.
В первый раз мы встретились в Москаленках; я приехала туда на автобусе, а Женя ждал меня на вокзале. Я была бесконечно взволнована, мое сердце падало куда-то в бездонную яму, но, когда он протянул и пожал мне руку, посмотрел мне в глаза и улыбнулся, весь мой страх исчез. Я тут же почувствовала себя с ним спокойно и доверительно. В то время не было кафе и тому подобных заведений, где можно было бы присесть в уголке и поговорить, и мы просто часами бродили по улицам маленького городка и рассказывали друг другу о своей жизни.
Так началась наша дружба, которая довольно быстро переросла в любовные отношения. Было лето, время каникул. Поскольку я не могла так просто покинуть дом из-за больной матери, Женя приходил ко мне в деревню, 12 разделяющих нас километров он всегда проделывал пешком.
В августе 1971 г. мама умерла. Я не могла сообщить ему эту печальную весть, потому что он опять был у родителей в Омске, а телефонной связи практически не существовало. Мне так не хватало его в эти дни! Каково же были мои удивление и радость, когда в день похорон я увидела своего друга, идущим по деревенской улице! «Я почувствовал, что нужен тебе», было его простое объяснение.
* * *
Когда все осталось позади и огромное бремя, которое я несла на своих плечах все это лето, спало, меня охватило непреодолимое желание убежать, как можно дальше уйти от кладбищенского запаха, от моих братьев и сестёр, от моего отца. Мы с Женей отправились за пределы деревни, в близлежащую рощу. Невыразимое чувство свободы и даже счастья внезапно разлилось в моей душе. Мне вдруг стало ясно, что отныне я смогу жить своей жизнью, строить планы и думать о будущем. И тут же меня охватил огромный стыд. Как же так — моя мать только что погребена под землей, а я радуюсь? Радуюсь тому, что живу и что люблю? От осознания этого у меня из глаз хлынули слезы. Я не могла сдержать свои эмоции, они буквально вырвались из меня наружу. Но мой друг был со мной, а с ним его защита и любовь. Он обнял меня и сказал, что я заботилась о своей матери как могла, что не каждый в моем возрасте бы это сделал. Что отныне я имею право на собственную жизнь, что мне это позволено — быть счастливой. Его слова были просты, но они источали столько убежденности, что я не могла не верить ему, не доверять ему. В этом была замечательная и уникальная черта этого человека, то, что я так ценила в нем: как бы плохо мне ни было порой, он всегда умел меня утешить и придать мне новые силы. Даже после того, как мы расстались, никто не мог это сделать так, как Женя.
Его жизненный девиз был: «Сначала думай о ближнем, потом - о себе». Это была не просто пустая фраза. По этому принципу он жил.
Евгений был замечательным учителем, но и человеком, принимающим все близко к сердцу. Это не могло продолжаться долго. Когда мы жили в Омске и уже подрастали наши дети, он работал в школе-интернате для трудновоспитуемых детей. То, что он там видел и пережил за это время, но не в состоянии был изменить, несмотря на всю доброту своей души, вынудило его в конце концов оставить педагогическую деятельность. Последние семь лет перед нашей эмиграцией он работал изолировщиком. И эту работу он выполнял очень добросовестно, хотя она была одной из самых тяжелых, особенно в зимнее время, и еще потому, что ему приходилось иметь дело с вредной для организма стекловатой. В то время не было такой защиты, как сегодня, а если и была, то ни в коем случае не в Советском Союзе.
Моему мужу было очень интересно узнать, что представляет собой Германия. Он долгое время был членом коммунистической партии (в определенный момент он вышел из нее, и мне, конечно же, не нужно объяснять, почему) и теперь хотел увидеть капитализм своими глазами, так сказать, испытать его на собственном теле.
После развала Союза в народ хлынула масса информаций, и, хотя Женя был в курсе всех страшных преступлений, совершенных коммунистами, начиная с 1917 года, он все же не имел реального представления о жизни за границей. Первой его эмоцией был гнев — огромный гнев, обращенный к своей родине, а точнее, к тем, кто стоял у ее власти.
Евгений был чрезвычайно впечатлен тем, как высоко в капиталистической Германии ценятся человеческая жизнь, каждый отдельный человек и его благополучие. Сравнение с опытом жизни при социализме привело его к новым, важным открытиям, которые требовали осознания и переработки. Это стало делом его жизни – записывать мысли и идеи, которые возникали в его голове и не давали ему покоя.
Некоторые из тем, над которыми он работал, касаются всех нас:
• Для чего мы живем и почему жизнь стоит того, чтобы ее прожить;
• На чем нам следует сосредоточить свою энергию, какие цели преследовать? Что второстепенно в жизни?
• В чем заключается смысл нашего существования?
Но самым важным для него было: как выявлять и поощрять в людях хорошее так, чтобы оно перевесило плохое? Его рукопись занимает более 500 страниц на русском языке, и их было бы еще больше, если бы смерть совершенно внезапно не вырвала его из жизни.
Я никогда не забуду тот трагический день 12 апреля 2005 года. Это был вторник, я только что приехала на работу в библиотеку, когда мне позвонила Дагмар. Ее голос звучал как-то странно: «Где ты сейчас находишься? Пожалуйста, останови машину, я должна тебе что-то сказать».
Я не сразу поняла, что это будет плохая весть.
— Я уже припарковалась. Что случилось?
— Только что позвонили из больницы…
Я все еще не понимала.
— Сказали, что Ойген умер.
— Как это, Ойген умер? Ойген?? Не может быть!
Дагмар глубоко вздохнула, чтобы немного успокоить голос, и рассказала, что несколько минут назад позвонили к нам домой и сообщили, что Ойген Ананичев только что умер в больнице.
Нет, я не могла в это поверить, я не хотела верить. Наверняка, кто-то сыграл с нами злую шутку!
Но это не было шуткой. По дороге на работу, которую Ойген, как обычно, шел пешком, у него случился тяжелый сердечный приступ. Реанимировать его не смогли. Ему было всего 57 лет.
Мы жили раздельно уже с 1997 года, но оставались в очень хороших отношениях и по-прежнему полностью доверяли друг другу. В действительности мы были лучшими друзьями. Когда я призналась Жене в 1996 году, что чувствую влечение к собственному полу, он воспринял это с присущим ему достоинством, человечностью и пониманием. Женя, каким он был и как он жил.
25 лет совместной жизни. Мы могли бы еще отпраздновать серебряную свадьбу, но ни у кого из нас не было такого желания. Брак постепенно распался, любовь и половое влечение ушли — уже много лет назад. Могло ли все быть иначе, если бы не те проблемы, которые были у нас с самого начала? Может быть, да, а может быть, и нет. Но я знаю одно: если бы я могла вернуться в апрель 1972 года, в день регистрации нашего брака, и имела возможность выбрать другой жизненный путь, я бы иной не выбрала. Я бы снова вышла замуж за этого человека, отца моих детей. Но, возможно, с моим нынешним опытом я могла бы многое сделать иначе и лучше.
Нет, Евгений Ананичев не был идеальным человеком. И он не всегда принимал правильные решения. И он совершал порой ошибки, о которых сожалел и которые хотел бы вернуть вспять. Он тоже иногда причинял боль близким людям. Но он был человеком, который намного опередил свое время. Не зря моя супруга говорит (и я сама не раз слышала эти слова от других): „Eugen war zu gut für diese Welt“. Я бы перефразировала перевод с немецкого так: Евгений был слишком честным (от слова «честь») для этого мира.
Когда я думаю об этом, мое сердце наполняется печалью. Мне не хватает его — этого замечательного человека. Нам всем не хватает его – всем тем, кто знал и ценил его.
Я уже вижу, что нет необходимости отвечать на исходный вопрос моей статьи — выше написанным все сказано. Также я уверена, что Женя был бы потрясен тем, что некоторые из его родственников в России поддерживают Путина и поощряют его преступления.
Стал бы он спорить с ними и пытаться объяснить, что происходит на самом деле, хотел бы он открыть им глаза? В этом я уверена! Однако я сомневаюсь, что Евгению бы это удалось. Они стали бы (так же, как и меня) убеждать его в том, что он все неправильно понял, и даже внушать ему, что он предатель родины, предатель своего отца, который когда-то защищал эту родину от фашистов.
Да, мой тесть был ветераном Отечественной войны. Однако он
редко рассказывал о пережитом; он много пил и умер от алкоголизма, когда ему было всего 53 года. Но один раз он все же доверил своему сыну нечто омерзительное, поведал ему о том, как он и его
товарищи справили нужду прямо на обеденном столе — в присутствии хозяев дома — в Германии, на оккупированной Советской Армией территории. Меня не было рядом во время этого откровения, и я не могу
сказать, гордился ли тесть этим поступком или все же раскаивался в нем. Но Жене было стыдно за своего отца.
* * *
В ходе написания этого рассказа я смогла осознать нечто очень ценное для себя: при всех несчастьях, которые были и есть в моей жизни, мне очень повезло — меня всегда окружали и окружают люди, которые не дали мне упасть. Это были и есть моя подруга детства и юности, мой муж, моя теперешняя спутница жизни, мои друзья и далеко не в последнюю очередь — мои дети и внуки.