Я знаю, Анета, ты не злопамятна. Ты неоднократно говорила мне: «Я на него зла не держу. Он был нашим отцом, он тяжело работал и многое испытал, ему было нелегко с семерыми детьми». Да, ты его давно простила и, уже взрослая, всегда относилась к нему с уважением, как, впрочем, и все мы. Мы все чтили своих родителей, как и подобает приличным детям.

Однажды я спросила тебя, считаешь ли ты свое детство хорошим. Без колебаний ты ответила мне решительным «нет» и подкрепила это словами, что и сегодня еще в твоей душе сидит занозой чувство неполноценности. Чувство, что ты никем не любима, никому не нужна.

Кстати, и у меня появляется неловкое ощущение, когда меня хвалят или делают мне комплименты. Ощущение, что я их не заслуживаю. Я вообще не выношу быть в центре внимания. Без сомнения, это тоже тянется ещё с раннего детства.

Конечно, кроме плохих, в моем детстве были и прекрасные мгновения, но все они  были проникнуты чем-то серым, вязким и гнетущим. Теперь-то я знаю — я уже тогда болела депрессией, пусть и только в лёгкой форме.

Ты в детстве не страдала депрессией, вопреки всему ты была жизнерадостным существом, но счастливых мгновений всё же почти не помнишь. Я думаю, плохое перекрыло всё то хорошее, что было у тебя в первые годы жизни, и оно постепенно растворилось, стало невидимым.

Как ни странно, мои воспоминания о времени, когда ты ещё жила в родительском доме, а я была маленькой, очень скудны. Но одну ночь я все же отчетливо помню. Мне было около пяти лет, и я лежала в твоей постели. (Где я на самом деле спала, мы с тобой уже обсуждали и пришли к печальному выводу, что своей кровати у меня не было; я спала то тут, то там). Я покоилась в твоих объятиях, ощущала тепло твоего тела и чувствовала себя неописуемо хорошо.

Сегодня я могу назвать то, что до сих пор испытываю, когда думаю об этом — это было чувство защищённости. Удивительно то, что это воспоминание у меня связано со светом. Хотя была ночь и было темно, я вспоминаю свет. Может быть, потому что я на этот раз не боялась темноты и того, что кто-то придёт и вырвет меня из сна...

Я почти уверена, мое подсознание намеренно оставило этот светлый миг в моей памяти, чтобы показать ребенку во мне — он не был брошен на произвол судьбы.

Наверняка это была не единственная ночь, когда ты позволяла мне спать в твоей кровати. Возможно, ты подозревала что-то неладное, хотя, наверное, больше подсознательно. Поэтому ты сразу и безоговорочно поверила мне после прочтения «Die Abrechnung». Ты ни на секунду не усомнилась в обоснованности моих обвинений.

Тебе тогда было лет 16–17. В этом возрасте ты понятия не имела, что дети могут подвергаться сексуальному насилию. Все мы в России (кроме, конечно, самих пострадавших) были в неведении. Такое ведь быть не могло, такое случается только при капитализме. Но они были рядом, они были реальны — эти дети, бесчисленное множество их, отданных во власть педофилов и не находящих спасения даже в собственных семьях. Им некому было пожаловаться. Никто не прислушивался к ним, не замечал их боли и отчаяния. Ведь это были всего лишь дети, дети с цветущими фантазиями.

Сейчас, по прошествии стольких лет, я думаю — хорошо, что мне удалось похоронить случившееся так глубоко внутри себя, хорошо, что воспоминания выплеснулись наружу только в зрелом возрасте, уже в другой стране, в другом окружении, в другой атмосфере...

Но вернемся к тебе, моя дорогая сестра.

В 18 лет ты покинула родительский дом. Ты бы уехала куда угодно, только подальше от отца и его антипатии, но цель у тебя всё же была конкретная — Казахстан, город Семипалатинск. Там жила наша тетя по материнской линии. Она разрешила тебе жить с ней до определённого времени, но обращалась с тобой так же неласково, как ты привыкла дома.

Твоя взрослая жизнь полна событиями, как позитивного характера, так и негативного. Но я хочу ограничиться только несколькими эпизодами, которые могут мне помочь в достижении цели моего повествования.

В Семипалатинске ты работала на обувной фабрике и именно там познакомилась с Анатолием. Толя мог бы стать любовью твоей жизни. С печалью и глубоким сожалением ты рассказала мне эту историю. Историю о том, как ты собственными руками построила между ним и собой незримую стену. И у меня болело сердце, когда я слушала тебя.

Я видела перед собой образ нерешительной, робкой девушки… рядом с ней молодой человек, который её боготворит. Они устраивают пикник, он принес с собой поесть и выпить, приглашает её отведать. Но она словно окаменела и ни к чему не притрагивается. Он не понимает, в чём дело, снова и снова уговаривает её, хоть что-нибудь да съесть. Она молча качает головой, не может переломить себя, перешагнуть невидимый барьер. Его внимание и заботливость пугают её. После этого случая она избегает его, ей неловко, ей стыдно. Толя ей нравится — очень, но в то же время между ними стоит нечто непреодолимое.

«Какая же я была дура! Почему я оттолкнула его?»

Ах, Анета, это не так уж сложно объяснить. Ты не была дурой. Ты впервые почувствовала, что тобой кто-то интересуется и даже восхищается; это чувство нашло отклик и в твоём сердце. Но оно было настолько непривычным и чуждым для тебя, что ты не знала, как с ним обращаться; ты пыталась спрятаться от него. Ведь ты была убеждена — никто не может любить тебя такой, какая ты есть; ты недостойна любви.

Я прекрасно понимаю, почему ты не осмелилась притронуться к предложенной тебе еде. Всё дело в  дурацком (более подходящего слова я как раз не нахожу) воспитании, которое мы получили. Наши родители постоянно внушали нам, что ни в коем случае нельзя принимать еду от чужих, это неприлично и поэтому нужно от неё отказываться. Бывая с ними в гостях, мы также не имели права вставать со своего места или принимать участие в разговорах взрослых. Мы должны были тихо сидеть рядом с ними и не привлекать к себе внимания.

Очень хорошо помню один крайне неприятный эпизод из собственной жизни. Мама послала меня с каким-то поручением к Лиле, которая уже была замужем и жила в собственном доме на другой улице. Мне было, наверное, шесть или семь лет. Когда я открыла входную дверь (стучаться к родственникам ведь было в деревне не принято), то увидела сидящих за столом родственников мужа Лили, приехавших в гости из города. Я робко сказала «Здравствуйте» и остановилась у порога. Никто мне не ответил, никто не спросил, что меня сюда привело. Они вели себя так, будто я пустое место, и невозмутимо продолжали заниматься своими делами. От стыда и смущения я не знала, что делать, переминалась с ноги на ногу и ждала, ждала, ждала... И готова была провалиться сквозь землю. Наконец из задних комнат вышла Лиля и вызволила меня из этой ужасной ситуации. Она все это время находилась в доме, но вместо того, чтобы её позвать, взрослые(!) совершенно намеренно оставили ребёнка стоять у двери. Признаюсь, с тех пор я терпеть не могу родственников нашего зятя…

Но — прошу прощения за это небольшое отступление.

Вновь возвращаясь к Толе... Ты с ним случайно встретилась за три дня до твоей свадьбы. Но у тебя не хватило духа сказать ему, что ты выходишь замуж за другого, за человека, которого ты никогда не любила. Тебе было 18, ты хотела стать самостоятельной, наконец-то сбросить старые узы. Арнольд был хорошим парнем, ты ему очень нравилась, и в конце концов ты уступила его авансам. Ты надеялась на «нормальную» жизнь с ним.

Вот тут я внезапно замечаю сходство твоей жизни с жизнью нашей матери.

Она тоже любила другого, но вышла замуж за отца. И он непременно хотел взять её в жёны. Так же как Арнольд, он в молодости много пил. Однажды алкоголь вовлёк как одного, так и другого в крайне опасную ситуацию. Отец выжил, хотя, пьяный, чуть не замерз той злополучной зимней ночью. Твой муж не смог избежать смерти в тот день, когда он с друзьями пытался в лодке переплыть Иртыш, и лодка перевернулась. Твоему сыну было всего четыре года, когда это случилось.

Спустя год ты вернулась в Сибирь и купила дом в Москаленках. Состоящий из одной комнаты и кухни, он был не просто маленький, он был крошечный. Тем не менее ты взяла меня и еще трёх девочек к себе на квартиру. Так я смогла окончить среднюю школу. Для меня эти два года были самыми прекрасными в моей, тогда ещё юной, жизни.

Помнишь? Ты, Эдвин и четыре девчонки на такой мизерной жилой площади? Удивительно, но мы все вовсе не чувствовали себя ограниченными, а свободными, как никогда. Что мы только ни вытворяли как подростки! А я однозначно причисляю и тебя к категории подростков в твои тогдашние 26–28 лет! Ты всегда была готова на любую проделку. Но нужно заметить — вреда мы никому не причиняли.

Мы были очень сплочённой, дружной компанией. Самое поразительное (и прекрасное!) для меня — в нашем теремке, как мы называли твой домик, всё бремя с меня спало, я чувствовала себя, как никогда, окрылённой и беззаботной. Даже моя тайная, пока ещё безответная, любовь не слишком меня удручала. Думаю, причина была в том, что я находилась вдали от деревни, я была с тобой, чувствовала твою защиту. Точно так же, как я её чувствовала в те ночи, когда, пятилетняя, засыпала на твоём плече.

Ты была красивой, привлекательной женщиной, и у тебя никогда не было недостатка в поклонниках. Ты могла бы иметь почти каждого. Я знала о твоих многочисленных любовных связях, но меня это не особенно беспокоило. Я не вправе судить или даже только осуждать тебя за это. Хотела ли ты быть желанной, или просто нуждалась во внимании — не имеет значения. Может быть, ты была в беспрестанном поиске любви, которой так не хватало тебе в детстве, и не могла насытиться ею.

Некоторые из твоих связей длились дольше, того или иного мужчину ты любила, но ничто не оказалось постоянным. Какое-то время ты встречалась с Л. М., отцом твоего младшего сына. Но и эти отношения распались, и снова причиной был алкоголь. Алкоголь и измены. Он тоже умер сравнительно молодым, но к этому времени вы уже не были вместе.

В 1972 году ты вновь переехала в Казахстан, чтобы опять-таки вернуться в 1985. Сибирь не хотела отпускать тебя насовсем. На этот раз ты поселилась в Омске, где делила с Идой две половины дома, и жила там, пока не уехала в Германию в конце 1989 года.

Ты сделала все возможное, чтобы и я смогла покинуть Россию вместе с моей семьей. В этом месте я хотела бы еще раз выразить тебе благодарность за то, что несмотря на некоторые препятствия, все закончилось благополучно. Без тебя я, возможно, и сейчас ещё жила бы в России. Такое и в кошмарном сне представить страшно.

В Германии, хотя в первое время все такое другое, чужое, во многом непонятное, ты, наконец, почувствовала себя дома и могла бы наслаждаться жизнью в мире и спокойствии. Но прошлое настигло тебя и здесь. Оно достало нас обеих, хотя и на разный лад. Тебя постоянно одолевает депрессия, которая часто превращает твою жизнь в пытку. Что касается меня, то мое подсознание начало посылать мне определённые сигналы и эмоции. Они привели к тому, что я начала вспоминать то страшное, что случилось в моём детстве. То, что было так глубоко похоронено, вырвалось на свободу. Я наконец поняла, в чём причина многих моих «странностей».

Знаешь, Анета, я никогда так много не «путешествовала» в свое детство, как в последние несколько лет. Прошлое, а вернее, та маленькая девчушка, живущая в нём, как магнитом притягивает меня. Я вспоминаю деревню, вижу себя играющей в песке, прыгающей через скакалку, вижу свою коллекцию черепков (Scherben), начальную школу и мою первую учительницу Галину Николаевну, вижу лес, который таил в себе столько увлекательного, наш старый дом... Многое меня радует, многое пугает и угнетает, приятные воспоминания смешиваются с мучительными.

Когда ты уехала из деревни, мне было семь лет. Я бесконечно скучала по тебе. Хорошо помню, как я радовалась, когда ты сообщала в письме, что приедешь в отпуск. В ночь перед твоим прибытием я была настолько возбуждена, что не могла спать, не могла дождаться наступления дня. Потом нетерпеливое ожидание вечера... Наверняка ты ещё помнишь наше так называемое такси, которое два раза в день курсировало между деревней и Москаленским железнодорожным вокзалом? По сути, это был просто грузовик с будкой и маленькими окошками по бокам. Не знаю, почему сельчане называли его такси. Я стояла на перекрёстке, видела приближающееся такси, наблюдала, как пассажиры один за другим покидали его по приставным ступенькам… Они меня абсолютно не интересовали... Зато при виде Арнольда и тебя вслед за ним сердце мое прыгало от волнения. Как я была счастлива!

Ты, конечно, всегда привозила с собой подарки. Родители ведь нас особенно не баловали. Мы не получали даже самого необходимого. Не потому, что были такими бедными, а потому, что нашей матери было все равно, в чём мы ходим. Умыты ли, хорошо ли одеты — не имело значения, главное — быть послушными и соблюдать правила приличия... (Ты замечаешь, во мне опять поднимается волна горечи. Да, я в какой-то мере могу понять маму. Знаю, как сложно всё было для неё. Но даже допуская, что она всех нас по-своему любила, я бы предъявила ей кое-какой счёт за всё то, чем она обделила своих детей).

Твой отпуск был лучшим отпуском и для меня. Ты вносила краски в монотонную, домашнюю повседневность. Ты помогала в хозяйстве, в полевых работах, готовила еду и много времени проводила с нами, твоими младшими сёстрами и младшим братом. С тобой всё приносило удовольствие. Мы часто купались в котловане, собирали в лесу землянику и грибы. Я знаю, что ты до сих пор очень скучаешь по сибирским лесам.

Да, Анета, по меньшей мере один человек, пусть и маленький, любил тебя тогда — твоя младшая сестрёнка Роза. «Я этого не знала», — растроганная, призналась ты мне во время нашего очередного телефонного разговора. Мне очень жаль, что я поведала тебе об этом так поздно. Но в нашей семье не было принято проявлять друг к другу чувства, и родители не подавали нам такой пример. Мы воспитывались в прохладной семейной атмосфере и становились взрослыми в сибирском холоде.

Я сознательно выбрала для этого рассказа название «Нелюбимая». Этим я хочу продемонстрировать читателям, в каком противоречии этот заголовок стоит к его содержанию, а главное — к прекрасному человеку по имени Анета. Также мне важно показать, в какой степени отсутствие родительской любви сказывается на дальнейшей жизни ребёнка. Как это травмирует душу маленького человека.

Анета, дорогая моя сестра, знай — у тебя нет никаких оснований чувствовать себя никчемной и никому не нужной. Знай, твое тепло, твоя защита, одно только твое присутствие были для меня, твоей сестрёнки, спасательным кругом тогда — много, много лет назад. Без тебя я, возможно, ушла бы под воду и не смогла бы вновь выбраться на поверхность — к жизни, к свету.

И сейчас ещё, в возрасте 80 лет, отмеченная тяжелой болезнью, ты нужна, любима и ценима — как сестра, как мать, как бабушка, как прабабушка, как подруга. Как Человек.

Актуализированный перевод с немецкого по книге "In der sibirischen Kälte".