Странно, но я не помню свой первый школьный день, могу только примерно его себе представить. Мои родители не сопровождали меня — в этом я уверена. Наверное, мне сопутствовал мой брат Яша, который уже учился в третьем классе, и конечно же, я несла в руках букет цветов — для учительницы. Такой традиции, дарить первоклашкам школьный кулек, в те годы, да еще в России, конечно, не было. А про подарки и говорить нечего.

Школа открыла для меня дверь в новый, увлекательный мир, в котором я чувствовала себя хорошо. Мне сразу понравилось все, связанное с этим миром: приятно пахнущие, свежеокрашенные парты, новые учебники, школьные принадлежности, интересные уроки и, конечно же, моя первая учительница Галина Николаевна.

Хотя и тихий и стеснительный ребенок, да еще и с депрессивным уклоном, я все же жаждала общения с другими людьми, их понимания и одобрения. Теперь-то я понимаю: я хотела уйти от равнодушия, холода, запретов родительского дома. Но и от того страшного, что я, вероятно, к тому времени уже почти целиком забыла и похоронила в глубинах моего подсознания.

Да, я мечтала о другом, лучшем мире. И вот этот мир оказался совсем рядом! Он был разительным контрастом к тому, что я видела дома, и таким образом я с самого начала попала в конфликтную ситуацию. Я должна была решить для себя: либо я признаю скучный, но привычный домашний мир с библией и молитвами, либо выбираю другой — без библии, но занимательный и мне по душе.

Я была уверена, что бога нет. Эта уверенность, хотя и интуитивная, сформировалась во мне очень рано, как логический продукт моего еще маленького жизненного опыта: молись сколько хочешь, бог не поможет, а значит — его нет. Это совпадало с тем, что нам говорили в школе. В моем новом мире не было ни рая, ни ада, мне не нужно было молиться, читать библию и ходить на богослужения. Наоборот, религия запрещалась, и то, что было грехом дома, приветствовалось в школе, а именно: читать книги, смотреть телевизор, ходить в кино, веселиться и танцевать.

Поскольку мне так нравился этот мир, я, естественно, была убеждена: все, что в нем преподают — правильно, что социализм скоро сменится еще более прекрасным коммунизмом, а сами коммунисты — лучшие люди общества и являются примером для подражания. Да, я догадывалась, что мои родители не разделяли этих взглядов, но они не объясняли нам, детям, почему; они никогда не говорили о прошлом, о том, что им пришлось пережить. Это большая, трудная тема, и в нее я сейчас углубляться не буду. Я просто хочу объяснить, с какими противоречиями мне пришлось столкнуться в юности.

Нет, я не считала моих родителей злыми, или недалекими, или необразованными, потому что они верили в бога. Я хорошо понимала — они не могут иначе, на бога они возлагают все свои надежды. Они верили в него, так как были убеждены в его существовании и что он им помогает. Я не верила во всевышнего, так как была убеждена, что он не существует, и исходя из этого, помочь мне некому. Я прекрасно понимала, что ни одна из сторон никогда не получит возможность доказать свою правоту.

Преподаватели любили тихую, прилежную девочку, часто печальную и витающую где-то в облаках. Почему и нет? Я хорошо училась, и уже мое первое сочинение показало, что во мне даже кроются литературные способности. Сама я, однако, удивлялась, почему я единственная в школе, умеющая хорошо писать, я вовсе не считала, что у меня такой уж большой талант. Может быть, другие школьники не были свободны в выражении чувств, мыслили стереотипами, слишком придерживались темы, в то время как я с самого начала привносила в свои тексты собственные мысли и чувства? Поскольку я много читала и постоянно расширяла свой словарный запас, и так как у меня было хорошее чувство гармонии текста, мне без труда удавалось создать из своего сочинения нечто из ряда вон выходящее — к большому восторгу учителей. Я думаю, и правописание было мне заложено уже в генах, ибо я никогда не делала ошибок в русском языке.

Но теперь самое время перейти к тому, о чем я, собственно, и хотела рассказать в этой истории. К той большой глупости, которую я сотворила в третьем классе.

Как можно понять из вышесказанного, я была в то время маленькой патриоткой, по крайней мере, до тех пор, пока меня не начали одолевать сомнения. Но до них я дошла только взрослым человеком.
Итак, отвергнув старый мир, я всецело окунулась в атмосферу нового, полагая, что он единственно правильный и справедливый. Будучи ребенком, я еще не догадывалась, что он намного хуже и лживее первого.

Уже в начальной школе детей в Советском Союзе вовлекали в политическую деятельность, если можно так выразиться. Как и большинство других первоклассников, я была октябренком и с гордостью носила соответствующий значок — красную звездочку с изображением маленького Владимира Ульянова.
В третьем классе политизация перешла в следующую фазу и нас, детей, по очереди спросили, хотели бы мы вступить в пионерскую организацию. Я сразу дала свое согласие, потому что к тому времени родители мне этого не запретили. Но некоторые из одноклассников ответили на вопрос отрицательно, а несколько девочек опустили голову и начали плакать. Наказ их родителей был ясен. (Для лучшего понимания хочу приметить, что почти все дети в начальной школе были немецкой национальности, и почти все родители, как и мои — баптисты).

Я была поражена, я не могла их понять! Почему они не хотят? Ведь это так здорово, быть пионером и готовым к подвигам! Всегда готовым! Кроме того, я считала ношение красного галстука особенным шиком и давно уже мечтала об этом.

Дома я рассказала родителям про то, как девочки отреагировали. Отец пожал плечами и сказал: «Глупо из-за этого плакать». Его реакция только укрепила меня в моих чувствах, и я решила «показать им». Я знала, что мои писательские способности окажут мне «добрую» услугу. Что они могут стать опасным оружием и обратиться против меня самой, я поняла лишь намного позже. Недолго раздумывая, я составила текст, в котором дала волю своему негодованию.

К сожалению, я больше не могу повторить, что записала тогда на бумаге. Было бы очень интересно прочитать это сейчас, но то письмо навсегда осталось в темных складках далекого прошлого, а его содержание полностью стерлось из моей памяти. Я помню только свой подход к «операции», а он был абсолютно непродуманным. Мне пришла в голову замечательная, как я считала, идея — подписать свой памфлет: «Подпольная группа юных пионеров». Куда там — я была еще хитроумнее и использовала печатные буквы… Но поскольку эта идея пришла мне в голову уже после того, как я начала писать нормально, то я просто заклеила первую строчку полоской бумаги и стала писать поверх ее печатно. Почему? Было лень взять новый лист или закончилась бумага? Я действительно не знаю, что происходило в моей голове, в девять лет все же нужно иметь немного больше ума.

Закончив свою писанину, я сложила лист, и дождавшись на перемене в школе подходящего момента, засунула его в портфель одной из девочек. Я не ожидала, что она без промедления передаст письмо учительнице. Наверное, я надеялась, что «отказники», прочитав его, сразу же осознают свою ошибку и всё-таки захотят стать пионерами.

Так лавина пришла в движение. Вскоре меня вызвали в учительскую, где меня ткнули носом в мое творение: «Это твое?» Я сперва хотела отрицать, но потом увидела, что наклеенная мною полоска бумаги была удалена и обнажились начальные прописные слова. Чей это почерк, было, естественно, несложно выяснить. Лгать бесполезно!

Взрослые с серьезным выражением лица начали расспрашивать меня, что это за подпольная группа и кто еще в ней состоит. К счастью, они довольно быстро пришли к выводу, что такой группы не существует, что я преступница-одиночка, если можно так выразиться. Слишком строго учителя со мной не обращались, но отправили меня домой с наказом, послать в школу родителей.

Отец был поражен: «Ты-то что натворила?» Не получив вразумительного ответа от дочери, он отправился в школу на собеседование.

Когда отец вернулся, я уже по его хмурому лицу увидела, в каком он расположении духа. Посоветовавшись между собой, мои родители призвали меня к себе и подвергли меня своего рода перекрестному допросу. Долго я продержаться не смогла и в конце концов разрыдалась. Совершенно неожиданно — такого я от него не ожидала — отец притянул меня к себе, обнял и успокаивающе погладил по голове: «Все будет хорошо. Не плачь! Но обещай нам, что подобное никогда больше не повторится». Я обещала, энергично кивая и всхлипывая. Потом мой отец сказал мне следующее: «Если же ты непременно хочешь высказать кому-то свое мнение и сделать это в письменном виде, то имей смелость, подписаться собственным именем».

Эффект этих слов был потрясающим. Внезапно мой поступок предстал мне в совершенно ином свете. Я поняла — то, что я сделала, не только плохо, но прежде всего трусливо и постыдно. Это послужило мне большим уроком, а сказанное моим отцом навсегда врезалось в мою память.

Мне недолго разрешали носить красный галстук — в том же учебном году родители неожиданно ввели на него запрет. Я предполагала, что в баптистской общине* было решено, что все, связанное с коммунистами, дело рук дьявола. Что делать? Ведь как пионерка я была обязана приходить в школу с галстуком. Мне ничего другого не оставалось, как хитрить — я выходила из дома без галстука, но повязывала его перед школой. Похожую процедуру, только в обратном порядке, я проводила после окончания уроков.

Таким образом, едва начавшись, закончилась моя политическая карьера. Само собой разумеется, что впоследствии родители запретили мне вступать в комсомол. Однако особенно огорчена по этому поводу я не была.


* Небольшая справка: баптистам не разрешалось собираться и проводить богослужения, для этого им сначала нужно было зарегистрировать свою общину. Это они долгое время не хотели делать, опасаясь, что власти смогут их тогда еще больше контролировать. Они встречались тайно, каждый раз в другом доме. Позже они капитулировали, и все же пошли на этот шаг, получив после регистрации разрешение на строительство и обустройство дома богослужения.

Перевод с немецкого по книге: „In der sibirischen Kälte: Autobiografisches“, 2016